Нашли спонсора. Как Северная Корея живёт под мощными западными санкциями

— Расскажите про санкционный режим, действующий против КНДР. Когда он заработал, в чём его особенности? Каковы основные ограничения?

— До 2006 года действовали только санкции со стороны США, причём не слишком суровые. Это были банковские санкции, ограничения на поставку продукции двойного назначения и предметов роскоши. Северокорейская печать тогда обычно говорила, что страна находится в «экономической блокаде», но в те времена это была чистая пропаганда.

(США ввели санкции ещё в 1950-х годах и ужесточили их после бомбардировок Южной Кореи северокорейскими агентами в 1980-х годах. В 1988 году США добавили Северную Корею в свой список государств — спонсоров терроризма).

В 2006 году, сразу после того, как в КНДР впервые провели испытания ядерного оружия, добавились и санкции Совбеза ООН. За них, кстати, голосовали и Россия, и Китай: северокорейская ядерная программа не нравилась им примерно в той же степени, в какой она не нравилась и США. Но в целом и эти санкции были не слишком жёсткие.

Тогда Северной Корее периодически удавалось привлекать достаточно крупные инвестиции из Китая, в основном — в горнорудную промышленность.

— А когда ввели по-настоящему жёсткие ограничения?

— Ситуация резко изменилась в 2016–2017 годах. Это связано с рывком в развитии ядерных технологий и выходом КНДР на другой военно-технический уровень, а также с усилением давления со стороны США. Именно тогда против КНДР впервые ввели по-настоящему жёсткие санкции, которые действуют и поныне и практически исключают любое серьёзное экономическое сотрудничество с Северной Кореей.

Хотя, вопреки часто встречающимся заблуждениям, санкции не распространяются на поставки лекарств и продовольствия. Но любые банковские транзакции крайне затруднены, поставки прочих товаров — тоже.

Уровень жёсткости санкций постоянно увеличивался, и в декабре 2017 года, когда была принята последняя из целой серии санкционных резолюций, КНДР запретили продавать за границу уголь и другие полезные ископаемые. А это приносило около 50% всех валютных поступлений в бюджет.

Также эмбарго наложили на морепродукты, товары лёгкой промышленности, а также запретили стране отправлять за границу рабочих. То есть запретили заниматься всем, что приносит ей заметный валютный доход.

— Какой эффект дали эти ограничения?

— Сложно сказать. Дело в том, что санкции начали действовать с задержкой и в полной мере заработали лишь в 2018–2019 годах. Но к этому времени геополитическая обстановка резко изменилась. Американо-китайский конфликт привёл к тому, что Китай перестал исполнять санкции с былой жёсткостью. Например, он поставлял (и поставляет) жидкое топливо сверх установленного решением Совбеза ООН лимита. И закупал ископаемые и морепродукты, тоже в обход запретов.

«Для санкционного режима против КНДР ключевая позиция у Китая. Если Пекин санкции игнорирует, то они становятся символическими».

Конечно, Китай не будет всерьёз вкладываться в развитие северокорейской экономики. Контрабандные поставки можно спрятать, а, например, совместный проект, целью которого является, скажем, постройка шахты — нет. Китай же позиционирует себя как надёжного члена международного сообщества, который соблюдает решения ООН, в том числе и по вопросам санкций.

Второй фактор — ковид. С началом пандемии КНДР ввела беспрецедентный режим самоизоляции. С весны 2020 года прекратилось всё пассажирское сообщение и резко — в десятки раз! — сократились грузоперевозки.

Через границу везут в основном бесплатное продовольствие из Китая в порядке гуманитарной помощи, удобрения и топливо. Транспортировка идёт в основном морем или, если речь о топливе, по трубопроводам. Железнодорожного сообщения долго не было, его восстановили недавно и в скромных объёмах. Автомобильного нет до сих пор. То есть и без санкций страна закрыла все двери и окна на замок.

Поэтому, хотя в КНДР много проблем, пока невозможно понять, какие проблемы созданы санкциями, а какие — уникальными по жёсткости карантинными мероприятиями.

Когда работа в России — мечта

— Вы упомянули, что основу северокорейского экспорта составляют полезные ископаемые и морепродукты. А известно ли нам, в каких объёмах торгует Северная Корея с другими странами?

— И да, и нет. КНДР ещё в 1960-х годах прекратила публикацию торговой статистики. Однако сделки с Северной Кореей отражаются в статистике стран-партнёров. Это даёт неплохое представление об объёме и структуре товарооборота. До санкционно-ковидного кризиса он составлял $7–8 млрд в год, причём порядка 90% приходилось на Китай.

Правда, нет уверенности, что Китай предоставляет информацию в полном объёме и не манипулирует статистикой, чтобы прикрыть нарушения санкционного режима. Кроме того, часть поставок проходят как субсидируемые и рассматриваются не как торговля, а как гуманитарная помощь.

— А какие экономические связи у КНДР с Россией?

— Товарооборот маленький, примерно в 50 раз меньше, чем с Китаем. До кризиса он многие годы колебался на уровне $35–85 млн в год.

Особую роль в экономических отношениях играл труд северокорейских рабочих в российском строительном комплексе. До санкций и пандемии в России были заняты более 30 000 человек. В основном в Сибири и на Дальнем Востоке, но были они и в европейской части (в начале 2020 года все они покинули страну).

Вопреки стереотипам, это были вовсе не рабы, которых корейские кагэбэшники поймали на улице, запихали в автозаки и повезли валить лес под Хабаровском. Чтобы попасть на такую работу, всем этим рабочим приходилось платить большие взятки, и конкуренция была жесточайшая. Это элита, рабочая аристократия по северокорейским меркам. Мечта для многих.

Что известно об экономике страны

— Откуда мы получаем информацию о состоянии экономики КНДР? Насколько эти источники достоверные?

— Есть внешние оценки. Например, их делает ЦРУ США, южнокорейская разведка и Центробанк Южной Кореи. Время от времени власти КНДР сами делают оценки по общепринятым международным методикам. Результаты не публикуют внутри страны, но доводят до иностранных специалистов.

Последний раз КНДР доводила такую информацию летом 2021 года, когда Северная Корея представила ООН подробный доклад о своём экономическом и социальном развитии. Там сообщалось, что ВВП на душу населения составляет чуть более $1300. Любопытно, что это ниже оценки ЦРУ. В целом, как ни парадоксально, внутренние и внешние оценки практически совпадают.

Официальных данных о доходах населения не публикуется, но зарплаты более-менее известны. По рыночному курсу они составляют от $15 до $100 в месяц. Максимальные суммы получают квалифицированные рабочие на предприятиях, которые работают на экспорт.

В 2002–2003 и 2010–2011 годах в стране бушевала гиперинфляция. Но оба раза местному центробанку удавалось взять ситуацию под контроль, так что в последние годы инфляция была не очень большой, если судить по ценам на зерновые.

Что там происходит сейчас, по большому счёту неизвестно. Источников информации почти нет: дипломатов стало в 5–7 раз меньше, другие иностранцы почти все выехали, все контакты со страной заморожены.

— Удаётся ли КНДР решить проблему голода, которая, кажется, снова назревает?

— Пока можно с уверенностью сказать, что голода в стране нет. Местами ситуация напряжённая: весной, возможно, где-то есть районы с недоеданием, но говорить о гуманитарной катастрофе точно нельзя.

— А как насчёт импортозамещения? Они им занимаются?

— Да. Примерно после 2015 года это стало ощущаться. Я был там в последний раз в 2018 году, и меня приятно поразило обилие товаров собственного производства. И в Пхеньяне, и в провинции. В основном это продукты, одежда, обувь, простейшие бытовые приборы. А раньше на прилавках доминировали китайские товары. Но и сейчас что-то там будет посложнее китайским вентиляторам.

Кто крышует северокорейский бизнес

— Существует ли в КНДР частный бизнес?

— Да. Во время экономического хаоса лихих 1990-х (которые, к слову, в Северной Корее были более лихими, чем в России) развалилась карточная система, к которой все привыкли.

«К слову: для корейцев карточки — это не признак кризиса, а атрибут нормально работающей социалистической экономики».

Стихийно стал расти рынок, как и в России. Сначала появились мелкие ремесленники и торговцы, люди стали ходить в море за рыбой. Со временем стали появляться и более крупные частные предприятия.

Но правовая система не подразумевает их существования. Поэтому на практике речь идёт о лицензировании. Например, человек, у которого есть деньги, просто договаривается с каким-то госучреждением (муниципальным органом власти, учебным заведением, воинской частью и т. д.). Под её крышей создается предприятие — так легализуется частный бизнес.

Скажем, у вас есть $1500, и вы хотите купить корабль, чтобы ловить кальмаров и продавать их в Китай. Вы приходите в организацию, которая имеет право владеть кораблями. Договариваетесь, что за определённую фиксированную ежемесячную плату можете зарегистрировать свой корабль как собственность организации. После нанимаете экипаж. Формально корабль считается собственностью, скажем, училища или завода. В Северной Корее свобода хозяйственной деятельности у предприятий больше, чем была в СССР, так что найти подходящее учреждение для регистрации несложно.

Платёж проходит по бумагам как прибыль госпредприятия. Обычно он составляет 25–35% от их выручки. Определяют платёж на глаз. Фактически это схема лицензирования и налогообложения.

— А если такой бизнесмен не заплатит зарплату работнику? Это предприятие выплатит деньги за него?

— Нет. Формально они устроены на другом или этом же госпредприятии, но на минимальную ставку. На такие деньги ты гарантированно помрёшь через пару-другую дней: месячной зарплаты хватит лишь на килограмм риса.

Но хороший работник в Северной Корее не пропадёт. Особенно повара, слесари, плотники. Бригадир плиточников или штукатуров вообще хорошо будет жить. Не по нашим меркам, конечно. Но раз в неделю суп с мясом он себе позволить сможет.

— В каких сферах распространён частный бизнес? А куда его не пускают?

— Очень по-разному. Нет его в тяжёлой промышленности, машиностроении, металлообработке. Зато почти полностью частные междугородные автобусные перевозки, строительство, общепит и розничная торговля (от лавок до супермаркетов), рыбная промышленность. Также есть небольшие частные шахты, предприятия лёгкой и пищевой промышленности.

— Напоминает советский НЭП, когда свободу дали только мелким предпринимателям, а все важные отрасли государство оставило в своих руках.

— Примерно так, но это всё-таки некоторое упрощение. Не всегда у государства именно важные отрасли. Например, машиностроение, за исключением военного, особой роли в экономике страны не играет. А вот почти полностью приватизированная рыбная промышленность, наоборот, очень важный источник валюты для бюджета.

— А есть ли там богатые люди? Может даже, олигархи?

— Олигархи неизвестны, хотя есть подозрения насчёт высшего военного-политического руководства. А просто богатые, даже долларовые миллионеры, там есть. До санкционно-ковидного кризиса хорошая квартира в новом доме в Пхеньяне могла стоить $100 000– 150 000. Оплата наличными, вся сумма сразу.

— То есть неравенство там такое же, как в капиталистических странах.

— Думаю, даже побольше, чем в капиталистической Швеции или Франции. Но поменьше, чем в капиталистической Индии.

— Какова экономическая политика Ким Чен Ына? Проводит ли он какие-либо реформы? Есть ли попытки модернизировать экономику страны? Тем более что он признал довольно серьёзные провалы предыдущих лет.

— Он проводил реформы до санкционно-ковидного кризиса. Причём весьма успешно. Экономика после многолетних проблем ожила. Притом реформы походили на те, что проходили в Китае в 1980-х. Главное — поддержка частного бизнеса и самостоятельности госпредприятий. Ввели систему хозрасчёта — предприятие получало небольшой план и фонды под его выполнение, но всё, что производилось сверх плана, предприятие могло продавать по рыночным ценам. Это дало хороший результат, экономика поразительно быстро росла в 2010-х.

Но потом случились санкции и ковид, которые вынудили эти реформы приостановить и даже свернуть. Сейчас экономическая политика — централизация, усиление роли государства, попытки вытеснить частный сектор из некоторых отраслей и т. д. Всё это на фоне снижения ВВП.

То есть если в 2012–2018 годах мы видели движение в сторону рыночной экономики, то сейчас наблюдаем поворот к мобилизационной. Не полный, но ощутимый.

— Есть ли у вас понимание, куда эта страна будет двигаться дальше?

— Нет. Слишком много факторов на это влияет. В условиях американо-китайского противостояния Китай, который раньше относился к КНДР скептически, почти враждебно, начал предоставлять Пхеньяну помощь. Это означает, что Северной Корее сейчас не нужно особо беспокоиться о своём экономическом выживании.

Примерно с 2018 года они живут на своего рода социальное пособие, которое им по геополитическим соображениям выплачивает Китай. Это оказывает расхолаживающее действие на северокорейских руководителей, которым не хочется возиться с политически опасными и технически сложными реформами. Проще вернуться к мобилизационной экономике, к которой они привыкли и которая позволяет лучше контролировать население.

Получается, что фактор китайской помощи играет тут двойственную роль. С одной стороны, он гарантирует, что не будет голода, а с другой — снижает шансы на проведение реформ.

От Китая, как от геостратегического спонсора, много будет зависеть. Пока он заинтересован в буферной зоне и готов платить, чтобы держать страну на плаву.